Ира Голуб
художник, искусствовед
член правления ТСПХ
Человеческое сознание в той или иной степени пребывает в пространстве мифа, работая с архетипами и обрастая фракталами легендарики. Порой причудливо переплетаются в сознании мифы и сказки разных народов, культурные коды и литературная данность. Переплетение... орнамент? Наверное, так, и Виталий Котиков с виртуозным и естественным изяществом работает со сложной и причудливой системой переплетений цвета, линии и обьема. Отточенные до непринужденности средства выражения, создающие целостную, захватывающую картину и погружающие в сложный поток ассоциаций.
Легкость сочетания стилей, текстов и собственного, оригинального прочтения образов завораживает. «Чапаев и Пустота» - розаны, словно сошедшие с жостовского подноса, тронутый патиной времени лак, лик самурая с усами красного командира, доспехи и бурка... Но ведь и роман Пелевина обращается к разнообразным ассоциативным слоям, насыщен философией и мистификациями. И вот – на картине Виталия красный самурай прорывается в свою внутреннюю Монголю – или, следуя канону бусидо, летит к тяжким водам Урал-реки?
Что обьединяет икону и японскую миниатюру? Кодифицированная иконография, наличие канона, разнообразие вариаций в рамках общего визуального строя, характерная пластика и система символов. Художник добавляет новое, сплавляющее столь разные традиции восприятия: тонкую вязь даже и не орнамента в традиционном его понимании, скорее сплетение линий, знаков, фактур. Впрочем, и орнаментальным репликам находится место, они бережно встроены в смысловой и визуальный ряд. Слон, увенчанный башнями и несущий щит с изрображением леопарда – работа «Идет не спеша, а приходит первым»; и башни, и ткань ковра, и плотная вязь складок слоновьей кожи, мнимая статичность и неотвратимость поступи, подчеркнутые самой устойчивой фигурой – квадратом. Восточная насыщенность линий и западное одиночество символа-образа.
Работы Виталия интеллектуальны и в то же время насыщены легкой иронией – достаточно редкое по нынешним временам сочетание. Монументальный, прихотливо украшенный лазурно-малахитовый крокодил («Плачет и рыдает, а ясти не перестанет») в чем-то забавен своей важностью и монументальностью, а вот плачу его поверить невозможно. Подобно героям эпоса, стремителен героический самурай, увешанный оружием и словно летящий в небесах ... только вот летит он на корове. А что поделать, если возвышенным размышлениям сопутствовали возлияния («Ночь размышлений с сакэ потерей коня обернулась...залез на корову и вновь к поединку готов»)?
Но если образы, навеянные страной восходящего солнца, порой и ироничны, то «фольклорные» работы, подобные «Ран», «Симаргл», «Птица Сирин», «Днем спит, ночью зрит» погружают в мистическое таинство, образы словно всплывают из глубин архаичной мифологии, светятся тускловато-мерцающим из-за дистанции времен светом. А «Царская охота» или «Легенда о белевском ноже» вызывают в памяти былины и подобны окладам старинных книг, усыпанным лалами и гагатами, окованным серебром...
Про образы можно говорить бесконечно, но что позволяет увидеть их, включиться в эпический нарратив? Филигранная живописная техника, смелость в эксперименте с технологиями, разнообразие фактуры и вдумчивая работа с цветом и формой. Органичное сочетание орнамента как связующей структуры и образов, наделенных выдержанной, строгой пластикой заставляют вновь и вновь возвращаться к работам, рассматривать их все внимательнее и внимательнее, погружаясь в переливы света и цвета.
По-настоящему красивые, увлекательные работы, и «...не насытится око видением»...